Гоголев взорвался:

– Ну это черт знает что такое! Вот уж не ожидал от тебя такой промашки!

– Мы все виноваты, – решил вступиться за товарища Салтыков. – Ведь никто из нас не вспомнил об этой экспертизе. Когда прояснилась картина с его волосами, все сразу успокоились. Тем более что он уже наутро после задержания признал свою вину. То есть оговорил себя. И на выезде на место преступления вел себя уверенно. Никто ведь не усомнился...

Гоголев попыхтел и замолчал. Ведь и его вина была в этой промашке, не проконтролировал...

– Кстати, не поздно исправить ошибку. Образец спермы остался, сравним с теми двумя, которые обнаружены у Красновой. Кстати, Карагодина вчера уже отпустили. Звонил Сигалов из горпрокуратуры. Говорит, Карагодин очень удивился. Он уже успел свыкнуться с мыслью, что долго теперь будет смотреть на небо в клеточку. Но особо и не горевал, когда его выпроводили. Будет что друзьям рассказать. Он же себя героем дня ощущал. А тут и посидел, и вышел с наименьшими потерями... Продолжай, Валера. Что еще узнал?

– Потом я занимался автопарками. – Валера опять сел на любимого конька и начал подробно описывать свои действия. – И нашел водителя! – хвастливо закончил он свой рассказ. – Только толку от этого чуть. Водитель девушку вспомнил, я ему фотографию показал. Но он ничего особенного не заметил, когда она вышла из машины и пошла к подъезду. Говорит, только увидел, как она подняла голову и взглянула на окна. Он посмотрел на часы, сколько осталось кататься до конца смены. Было десять часов... И внешне он нам ничем не интересен. Рост около ста семидесяти сантиметров. Брюхо толстое, как только баранку крутит... Руль прямо в пузо упирается, – опять начал вдаваться в подробности Валера. Но Гоголев перебил его:

– Это уже несущественно. Сейчас нам нужно получить результаты экспертизы спермы Карагодина. Дальше будем действовать по обстоятельствам. Дуй, Мартынов, к экспертам, и чтоб заключение было у меня на столе как можно скорее.

Результаты экспертизы подтвердили, что Карагодин не причастен к убийству. Зато выяснилось новое обстоятельство – Алехина и Краснова были изнасилованы и задушены одним и тем же лицом. Идентичность следов спермы, обнаруженной у обеих жертв, подтвердила экспертиза.

– Что ж, – заключил Гоголев, закончив ознакомление с результатами экспертизы, – передаю оба дела прокурору города, пускай выносит постановление о соединении уголовных дел в одно производство. – Опера переглянулись. Решение Гоголева означало одно – их худшие подозрения подтвердились. В городе появился серийный убийца – сексуальный маньяк.

Глава четвертая

И снова консерватория

Ночью снились женские голоса. Они звонко смеялись, дразнили, увлекали своей беспечностью, суля наслаждение... Он пытался разглядеть – кто же его заманивает, но голоса доносились отовсюду, перекликаясь и насмешничая, а сами обладательницы не показывались, прячась за плотной завесой черного тумана.

– Дай руку! – попросил он кого-то – Я же не вижу, куда идти!

– Сам иди, сам иди, – дразнил голос, но никто не показывался.

«Не пойду! – думал он, тщетно вглядываясь в черноту тумана. – Там край, там пропасть...»

Но голоса звали так волнующе, что сладкая истома охватила его, и он ринулся вперед, не видя ничего, наугад, туда, где в темноте множество женских нежных рук стали его ласкать, невидимые губы покрывали его тело поцелуями – о-о-о, как хорошо, как сладко... еще... еще...

Он проснулся мгновенно. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло. Напряженное тело вытянулось на диване. Он закрыл глаза и стал вспоминать свои ощущения, пытаясь силой воли вернуть их, – сладкая боль не возвращалась. Опять открыл глаза – глубокое разочарование перешло в полное опустошение. Полежал еще какое-то время с закрытыми глазами, надеясь на что-то. Прозвенел будильник. Начинался новый рабочий день.

Днем его мозг неожиданно зафиксировал слово «сегодня». Ему показалось, что его произнес кто-то рядом, даже хотелось оглянуться. Но тут же понял, что слово нахально проникло в его мозг, чтобы остаться и не оставлять его в покое, как это уже было с ним однажды. Тогда оно пришло крадучись, осторожно, ему даже удавалось некоторое время с ним бороться, отгоняя и делая вид, что оно забылось. Но потом слово осмелело и, когда он с ним свыкся, раскомандовалось.

А он уже и не сопротивлялся, когда слово разрослось в ликующее ожидание. «Сегодня!» – повторял он про себя, выступая из темноты вслед за девушкой со скрипкой в руках. И желание, разрывающее его нутро, наконец принесло ему долгожданное наслаждение. Его тело билось в конвульсиях, судорога сводила руки, и они сомкнулись на нежной шее девушки. Какая у нее прекрасная безззащитная шейка... И как прекрасны ее глаза, если смотреть в них близко-близко и знать, что он последний, кого она видела. Она не могла его не любить в это восхитительное мгновение, ведь он так ее любит, и он последний у нее...

Он сидел в темноте у окна. Мерцающие звезды притягивали его взор. Звуки скрипичного концерта Баха навеивали легкую грусть. Сегодня старый Новый год. Сочетание слов лишено логики, но звучит так забавно. Неожиданно в мозгу запульсировало: «Сегодня».

Он включил свет и посмотрел на часы. Пора. Находясь под впечатлением чарующей музыки, он решил не противиться внезапно возникшей фантазии и вышел на улицу.

Дверь консерватории распахнулась, и стайка девушек высыпала на улицу. Они остановились, оживленно переговариваясь, кто-то весело напомнил:

– Девочки, еще салаты готовить, мальчики обещали шампанское принести. Пошли уже...

– Как я люблю январь – одни праздники! – подхватил еще один голос. – Два раза Новый год встречать – круто!

– Почему два? А третий? Мы еще и китайский Новый год отпразднуем. Пригласим китайцев с рынка, они нам риса наварят... – расхохоталась какая-то развеселая девушка.

– Зачем с рынка? Своих консерваторских пригласим. Их человек пять наберется. Я с одной знакома, Сяо Дин зовут... Клевая девчонка, меня китайскими семечками угощала. Ей мама прислала. Ну и семечки, скажу я вам! Едва зубы не сломала, такие твердые.

А она их обожает, говорит – тоскует без них!

– Вот-вот, пускай со своими семечками приходит, а остальные с рисом, – опять покатилась от смеха хохотушка. – У них еще есть такие мясные колбаски, откусишь – тоже с трудом, твердые такие, да к тому же совсем сладкие. Гадость такая! Меня Лю Ган с третьего курса угощал. И мясо сушеное тоже давал, твердое – ужас. Жевать соскучишься...

– У китайцев зубы, наверное, потому и плохие, что все с трудом откусывается...

– А как же рис? Они ведь рис в основном едят.

– А у тех, кто ест рис, зубы хорошие. У Вана зубы классные. А Лю Гану я бы все вырвала, а вместо них челюсть бы засандалила. В магазине приколов продается, я видела. Зубки белые-белые, красивые-красивые, большие-большие, прямо сахарные, и размерчик как у сахара-рафинада. – Последовал очередной взрыв хохота.

– Ну ладно, пятерых консерваторских пригласим, остальных с рынка доберем! – Девочки дружно рассмеялись шутке подруги. От них отделилась хрупкая фигурка в длинном пальто и направилась прочь.

– Инга! – крикнул вслед веселый девичий голос. – А ты разве не в общагу?

– Нет, я к друзьям, попрощаться. Послезавтра ведь уезжаю в Ригу, – прозвучал в ответ приятный голос с милым акцентом. – Но я ненадолго, не больше чем на час...

– Ну, тогда до встречи! Смотри, осторожно, одна во дворы не заходи, помни, что где-то бродит маньяк! – крикнул тот же голос и девушки помахали вслед удаляющейся фигурке. Она уже переходила улицу. Видно, тоненькое пальто не очень спасало ее от холода, потому что девушка шла, глубоко засунув руки в карманы, зажав футляр со скрипкой под мышкой. Она не оглядывалась по сторонам, погруженная в свои мысли. Было еще не поздно, репетиция не затянулась, наверное, дирижер тоже спешил домой. Друзья жили недалеко, минут двадцать пешком. На транспорт тратиться не хотелось, и Инга утешала себя тем, что после целого дня, проведенного в консерватории, прогуляться по морозцу очень даже полезно.